[~Утро Полины~]

17.07.2010 в 02:19

Пишет  Ночной:

черновики

В прошлый раз я остановился на том, что получил письмо от Ночного и решил воспользоваться его приглашением. Чтобы лучше был виден весь контраст его образа, вначале я попытаюсь пересказать одну из наших предшествующих встреч. Было это ещё летом, и пусть день уже потихонечку шёл на убыль, в девять часов вечера всё равно было ещё достаточно светло. Это был один из тех вечеров, когда небо разлилось ярким пожаром, удивительный контраст тёмно-серых туч, подсвечиваемых красными лучами заходящего солнца, медленно и томно клонившегося к горизонту, поражал своей грандиозностью. Мои любимые ультрамариновые оттенки где-то на зыбкой границе отступающего света и заполняющей его место тёмной синеве. Один из тех моментов, когда хочется приобщиться к этому вечному, это двоякое ощущение, вроде бы простого смертного земного человека, который видит что-то прекрасное, но понимает свою невозможность примкнуть к этому навсегда, а только на какие-то короткие моменты, забывая обо всём остальном.
Встреча получилась спонтанной, Ночной позвонил, предложив отметить ещё один закат где-нибудь повыше: «Друг мой, ведь ты же достанешь ключи? Об остальном я позабочусь». Такие его просьбы всегда казались мне странными, он прекрасно мог наблюдать закаты и с более высоких точек, будь то вид из панорамного окна какого-нибудь небоскрёба в одной из столиц мира, или же поближе к природе, с какого-нибудь маленького острова в экзотическом уголке мира, куда, может быть, никогда не ступала нога человека. Но всё равно он хотел попасть на типичные крыши обычных домов. Дом я выбрал удачно, благо у меня было из чего выбирать. Как ни странно, вот вроде есть несколько домов, стоящих рядом друг с другом, в пределах ста метров, но разница в открывающемся виде с их крыш очень большая. Раньше я думал, что чем выше крыша, тем оно лучше, но, со временем неоднократно убеждался в обратном. Где-то внизу на набережной шумело дорожное движение, нет-нет, а иногда с зелёным сигналом светофора воздух разрезал дикий рёв на высоких оборотах мотора спортивного мотоцикла, устремлявшегося вдаль. Чего скрывать, в такие моменты у меня всегда щемило сердце. Пусть я далеко не единственный, кого прельщает скорость, быстрое ускорение, и я думаю, среди людей моего возраста труднее будет найти того, кому это не нравится, но мне казалось, что есть какая-то особенная нотка, которую могу видеть только я, и которая в то же время делает меня одиноким в этом понимании.
Ночной меня в который раз удивил своим внешним видом. Вообще то, как мы договаривались о месте и времени встречи – довольно интересный момент. А точнее, никаких конкретных договорённостей у нас не было. Он просто появлялся рядом как ни в чём не бывало, говорил, что чувствовать и находить людей для него – обычное дело. Наверно, мы довольно странно смотрелись вместе: грязный, в затёртой спецовке и с сажей на руках и лице я, и он. Встретил я его там, где встретить ожидал меньше всего. Отперев решётку на технический этаж, поднявшись по лестнице до люка, выводящего на крышу, увидел его, облокотившегося на бортик крыши. Плащ, широкополая шляпа, сапоги почти до колена. Самое забавное, что даже пролезая через грязные чердаки, он умудрялся оставаться чистым. Выглядел он во всём этом очень естественно, словно это было для него самым что ни на есть обыденным и разумеющимся. По сути оно так и получалось. Когда-то мы с ним говорили на эту тему, я ему пытался доказать, что истинная свобода не зависит от внешнего вида, который, наоборот, вгоняет в рамки определённого образа и заставляет себя в чём-то ограничивать, чтобы больше этому самому образу соответствовать, на что он мне парировал, что это скорее верно для людей, которые поверхностно что-то увидели и пытаются этому соответствовать, толком даже не зная, на что именно они стараются быть похожи.
Он мне отвечал, что с набиванием определённого количества шишек это проходит. Помню, было когда-то дело, мы сидели в каком-то заведении и пили что-то крепкое.
- Вот только этот невзрачный внешний вид, который, по твоим словам, свидетельствует об истинной внутренней свободе, зачастую является желанием размыть себя и смешать с толпой. Естественно, под толпой я подразумеваю всё среднестатистическое. Держаться посередине возможно определённое время. Когда это время приходит и уходит – каждый сам решает, главное не зевать, иначе эта усреднённая статистика может поглотить всю твою жизнь и навязать тебе фальшивые ценности. Многие только к старости понимали, что всю жизнь видели ложный свет, но, к сожалению, это мало что меняло. – Говорил он тогда. Кажется, дело было ночью в каком-то прокуренном клубе, и мне с трудом удавалось слышать его сквозь громкую музыку, а количество выпитого алкоголя туманило разум. Подобные места мне были приятны своей магией вовлечения в забытье. Сидел с ощущением, что меня затягивает в какую-то воронку, он видел это и добивал мой мозг, так, что я начал жалеть, что вообще начал тему. Вообще, по нему было незаметно, что он пил. Единственное, что в нём менялось с выпивкой – это то, что он становился мрачнее и хмурился. Голос его всегда оставался трезвым. Даже слишком трезвым для такой обстановки.
- Свобода, она вообще бывает разной, для большинства свобода – это возможность делать выбор в магазине между разными производителями консервов или переключать телевизор, делая выбор из ста каналов. – Продолжал он. - Ведь не дай им этой иллюзии лёгкой свободы, люди могут начать искать и задумываться. Так про какую свободу ты говоришь, друг мой? Быть может про свободу от разума? Именно ограничения придают нам форму, нет счастья в том, чтобы быть амёбой. Ограничения, они как линзы – фокусируют, подчеркивают чёткость линий, не будет ограничений – не будет и формы. Вопрос лишь в правильности выбора, ведь линзы тоже бывают разными. А ещё есть зависимость и независимость от чего-либо. И та независимость от самовыражения через внешний вид, которую ты мне так сильно пытаешься показать, зачастую переходит в страх чем-то выделяться из этого общепринятого. Это и становится первым шагом в потере себя, разрушении своей формы. Конечно, в том, что поддержание своего внешнего образа вдруг становится единственной и главной целью, тоже нет ничего хорошего.
В чём-то я с ним был согласен, но от своих слов пока отказываться не собирался.
- Как отличить то, что придаёт форму, от того, что её разрушает? – спросил я его.
- Прислушивайся к себе чаще, пока не разучился слышать.
У него за плечами не знаю сколько жизней, и если он, не смотря на весь свой опыт, а я уверен, что и боли там хватает, живёт так, как говорит, значит, на то есть какая-то причина. Но мне этого не понять. Для меня этот вечер – лишь маленькая крупица в жизни, а для тех, кто говорит о вечности, текстура должна быть ещё мельче и незначительнее. Он же всему придавал очень большую значимость.
- Если жить, постоянно ожидая будущее ради каких-то моментов в нём, то очень скоро можно ссохнуть. И даже те далёкие достижения, которые ты так ждёшь, ради которых ты готов перемотать время вперёд, перестанут приносить удовлетворение и радость. – Однажды говорил он.
Перенесёмся обратно на крышу. Ночной уже был там и стоял спиной ко мне. Подобным фокусам я перестал удивляться очень быстро. Я даже не сомневался в том, что он прекрасно знал о моём появлении, а раз не соизволил повернуться и хоть что-то сказать, я тоже решил промолчать. Так я плюхнулся на разогретый солнцем рубероид, который был не чище меня, достал из кармана трубку. И на этот раз повезло – и на этот раз трубка умудрилась не сломаться в кармане. Часть недокуренного табака опять осталась в кармане – в последнее время всё ленюсь её чистить. Пусть первые несколько затяжек отдают горьким кислым вкусом, зачастую заставляя морщиться, потом это ощущение притупляется и трубка курится вкусно. Хотя, может, я давно уже не курил из прочищенной трубки, чтобы знать, что такое вкус табака без привкуса оставшегося после предыдущего курения пепла и смолы в мундштуке. Peterson sunset breeze – марка, на которой я решил остановиться, перепробовав не один десяток сортов трубочного табака. Как гласило описание на жестяной банке, эта табачная смесь состояла из трёх прекрасных сортов табака и удивительного привкуса ликёра амаретто. Что-то такое и вправду чувствовалось, для меня это было наиболее сочетание насыщенности, мягкости и сладости. Говорят, что в процессе курения ты отвлекаешься от всех мыслей, наблюдая за выдыхаемым дымом, и что это как один из способов медитации, своей простотой доступный каждому человеку, из-за чего он так и прижился в народе.
За всё это время это существо всё также продолжало стоять спиной ко мне, опёршись руками о бордюр так, как будто меня тут вообще не было. И первая его фраза за этот вечер была упрёком.
- Я вот не понимаю, как ты можешь вот так просто сидеть полубоком и курить, когда там такой закат, какого ты больше нигде никогда ни в одной жизни не увидишь? - Сказал он. - Точнее, понимаю, но от этого понимания мне всегда становится грустно.
Больше всего мне тогда не хотелось промывания мозгов.
- Почему беседа должна начинаться именно с этого? Закат не потухнет за десять минут. А я не понимаю тебя, как за столько времени для тебя это всё ещё не стало привычным. – Сказал я, снова затянулся трубкой, пуская клубы сладкого дыма. - Я вот за двадцать с небольшим лет уже стал потихонечку привыкать к этому, скажу, что раньше во мне это вызывало гораздо больше восхищения. А сейчас мне и так комфортно, разве это не главное? – Я решил не спрашивать его о том, как он сюда попал, давно ли он здесь уже стоит, да и зачем было просить меня доставать ключи, если он сам прекрасно справился с задачей и без всего этого смог сюда попасть. Такие вопросы, заданные ему, попахивали бы банальностью, как если бы я его спросил, как завязывать шнурки.
Ночной на это грустно усмехнулся и ответил что-то вроде того, что именно это и отличает смертных от бессмертных. Я что-то пробормотал насчёт того, что всё когда-нибудь заканчивается, и вообще, бессмертные не должны обращать столько внимания на детали, но он решил не обращать внимания на это возражение, и, подумав ещё немного, продолжил начатую мысль, смотря всё также мимо меня куда-то в небо. Откинув плащ, он достал из висевшей через плечо сумки бутылку какого-то вина, откупорил её и протянул мне. Первым залпом я опустошил её где-то на четверть. По телу прошла волна тепла.
- Если перестанешь чувствовать, любить – умрёшь. – Говорил он, при этом сам был где-то далеко. - Это перманентно. Ты находишь свои отражения во внешнем мире. Синхронизируешься и живёшь на этой волне. - Он сделал короткую паузу, я же затягивался очередной порцией дыма, смотря куда-то в сторону - очень странная привычка, но в такие моменты я весь - внимание. Не встретив возражений, он продолжил:
- Вот ты спрашиваешь меня: почему не наскучивает всё удивительное и красивое? я вот могу задать ответный вопрос: а как же людям не наскучивает гоняться за плотскими удовольствиями?
Очень странно было слышать такие слова именно от него. Я позволил себе немного иронии.
- И это говорит тот, кто мне недавно увлечённо рассказывал про быстрые машины и дорогие вина? Тот, кто имеет возможность выбирать, в каком из городов ему сегодня встречать закат, или не слетать ли завтра на Кубу? Почему бы тебе самому не взять и не отказаться от всего этого? - парировал я. - Это конечно здорово, быть во всём обеспеченным и рассуждать о высших материях, но знаешь ли, не у всех есть возможность видеть вещи с такой высоты, хочешь или нет, но им навязывают правила. Многие вынуждены продавать своё время с утра до ночи, просто для того, чтобы банально содержать семью, а ты их со своей высоты обвиняешь в том, что они променяли свою вечность. Может им стоит всё послать и ходить целый день восхищаться красотой окружающего мира, которую ещё нужно уметь видеть среди всей этой грязи? Простого человека надолго не хватит. – Замолчав, я сделал несколько глубоких затяжек, чтобы раскурить уже начавшую затухать трубку. Он устало на меня посмотрел, сел рядом и тоже раскурил трубку, сделал пару глубоких затяжек, а потом жёстким голосом ответил:
- Ничего ты не понял. Дурацкие оправдания. Не хватит надолго, потому что им это не нужно. А возможность есть у всех. Если ты думаешь, что у меня всегда был такой достаток, то ты очень сильно ошибаешься. Порой внешняя оболочка жизни была хуже, чем у тех, про кого ты рассказываешь. Да и сейчас, случись такое, мне это не будет доставлять таких уж сильных неудобств. Это не повод спускаться до такой планки, тебя никто не заставляет жить лишь ради пива и футбола вечером у телевизора и тому подобной херни. Да, порой бывает неприятно, грязно, но зачем придавать этому такое значение? Вот скажи мне, ты придаёшь значение справлению естественных нужд, к примеру? Понимаешь, по своей сути это одно и то же, не надо придавать этим вещам значения больше, чем они того заслуживают. Нельзя, чтобы это становилось смыслом твоей жизни. Заменяя всё фальшью, ты медленно убиваешь себя.
Его плохо раскуренная трубка успела потухнуть, и он вновь достал спичечный коробок. В отличие от меня у него получилось раскурить её с первой же спички, что довольно сложно сделать при таком ветре. Некоторое время мы просто курили молча.
- Причём парадокс в том, что ты и сам это прекрасно знаешь, но почему-то пытаешься их оправдать. Или тем самым ты оправдываешь себя?
- Может быть.
- Приучить себя к аккуратности, или, допустим, лучше выполнять свою работу – всё это неплохо, но далеко не первостепенно. Как пел твой любимый Высоцкий: «Когда я вижу сломанные крылья, нет жалости во мне и неспроста». Так что никакой скидки.
- А как же я?
- Ты не потерял надежду и пытаешься выкарабкаться, и крылья твои не сломаны. Хоть и показываешь ты всем свою противоположную сторону. А знаешь зачем? Нет? – Он усмехнулся. - Ответ я тебе не скажу. Лучше допивай вино, я ещё одну достану, и хватит на сегодня о плохом. А если сам найдёшь ответ на этот вопрос, увидишь ответы и на некоторые другие.
Однажды я понял, что близость человека для меня оценивается не в количестве общих тем или схожих взглядов на жизнь, а возможностью просто находиться рядом и при этом не испытывать дискомфорта. Вы можете быть очень разными, вам даже не обязательно говорить на одном языке. Вот так всё просто, и в то же время непонятно.
После этого мы некоторое время молча смотрели на багровое небо. Вспомнилось, каким я был раньше. Как несколько лет назад выходил ночью куда-нибудь на природу, залезал куда-нибудь повыше и смотрел на небо, как оно постепенно светало, так могло пройти пару часов до того, как солнце всходило. Помнил, как ложились первые тени, сначала очень длинные, как опускался туман. Мне не было скучно, меня не посещало ощущение зря потраченного времени. То, что мне нравилось больше всего, если я находился в городе – так это тишина и одиночество. Это одиночество, которое, не знаю как правильно сказать, оно как будто ощущается физически. Это не то одиночество, которое бывает, когда находишься дома один. По сути в радиусе пятидесяти метров от тебя находится очень большое количество людей, ты их не видишь, но какое-то смутное присутствие ощущается. Может это ауры, может ещё чего, но от этого очень неуютно. Когда даже дома чувствуешь себя не в своей тарелке, в этой бетонной коробке по сути, или кирпичной – у кого как. Лишь только ночью, когда соседи спят, это чувство немного отпускает. Может быть это из-за того, что во сне они не засоряют пространство своими мыслями? Однажды нечто подобное я чувствовал, когда возвращался домой вечером в воскресенье. В плохую погоду это тоже можно прочувствовать. Безлюдно. В общем всё то, что гнало людей в дома, было моим союзником. Уходил далеко и надолго. И некоторое время главным моим смыслом было именно одиночество. А потом что-то преломилось. Первая капелька, первая ниточка. Мне тогда показалось, что мир начал для меня открываться и принимать меня. Затягивать – правильнее сказать. Шаг за шагом, на протяжении нескольких лет.
Одним залпом я допил остатки вина в первой бутылке, отбросил её в сторону, даже не посмотрев на этикетку. Хотя вино было очень приятным на вкус, без горького, вязкого или кислого послевкусия. Ночной пересел на край крыши, свесив ноги вниз, плащ его развевался по ветру. Да, сейчас он был где-то ещё дальше, я решил не нарушать молчание. Впрочем, через некоторое время он сам заговорил.
- Хотя знаешь, ещё можно поспорить, где грязнее – внизу или наверху. Порой мне хочется вновь стать простым кочегаром, как когда-то раньше, и пачкать руки только углём. Но чтобы найти то, что мне нужно, приходится подниматься выше.
- Ты был кочегаром?
- Ага, было дело. Забавное было тогда время. Ну и конечно стрелять тоже надо было метко – жизнь человеческая стоила дёшево, разменять её – легче лёгкого.
- И что, правда, будто люди были другие?
- Нет. Оболочки другие, но суть одна. Хотя разница небольшая была. Ты видел старые фотографии? Там лица у людей не такие, как сейчас. Ты не считаешь, что в те времена умереть было куда проще, чем сейчас? Хотя это и не единственный фактор. Но чем ближе ты чувствуешь смерть… - Не закончил он фразу, снова отвлёкся на трубку. – Я тебе как-нибудь расскажу, что творилось в семнадцатом веке, и что я почерпнул из этого времени.
- А ты это помнишь так, как если бы это было вчера или там год назад?
- Ну не совсем. Это немного другого рода память. И вообще, когда только-только оказываешься в новом теле, ты ничего не помнишь. Потом ты почувствуешь зов, как некую идею, ради которой ты готов отдать всё, на фоне которой остальное отходит на второй план. По мере приближения к зову, ты будешь жертвовать тем, что у тебя есть в жизни. Какая-то репутация, уже имеющееся положение в обществе и тому подобное. Ты можешь очень долго бродить голодным, замёрзшим, без денег по ночам зимой в каких-нибудь закоулках, сам толком не зная зачем, совершать необдуманные поступки. Когда ты приблизишься максимально близко к источнику зова, я не имею в виду что-то материальное, ты должен быть готов пожертвовать жизнью, а точнее, зов скажет тебе сделать нечто безумное, что по всем законам должно привести к смерти. Шагнуть в пропасть к примеру. Пойти под пули, в огонь. В тебе не должно остаться ни капли сомнения, хотя умом ты понимаешь, что жизнь предлагает тебе билет в один конец. Тогда ты не умрёшь. Случится чудо, невозможное. Именно с этого момента ты и начинаешь жить. В полном смысле этого слова.
- А как возможна жизнь в разрушившемся, не приспособленном к жизни, теле? – Спросил я Ночного. Он попытался снова затянуться дымом, но его трубка опять потухла, он решил больше не раскуривать её, просто отложил в сторону и продолжил.
- Происходит нечто из ряда вон выходящее. – Он сделал маленькую паузу, взгляд несколько изменился, он снова ушёл куда-то далеко в свои мысли. Голос стал каким-то отстранённым. - Вдруг вырастают крылья. Огонь тебя не берёт. А пули пролетают сквозь тебя, не причиняя вреда. Ты становишься мёртвым для законов этого мира, по которым ты должен был умереть, ты их можешь обходить. На грани полного отречения от всего, ты становишься свободным во всём, особенно в мыслях. Действительно свободным, с тебя сбрасывается груз всякого влияния, и ты начинаешь мыслить независимо. По-настоящему независимо, а это очень сильно отличается от той независимости, о которой думают якобы свободомыслящие люди. Ты волен выбирать роли, тебе их уже не навязывают, волен занять практически любую социальную нишу. Вкус жизни становится абсолютно другой. Ты видишь больше. Тогда же ты всё и вспоминаешь. Грубо говоря, ты вновь получаешь доступ к серверу с данными, если говорить на близком тебе языке. Но, даже имея доступ к такому количеству информации, имея сколько то ни было опыта за плечами, жизнь никогда не будет тебе казаться скучной, унылой и монотонной. Такие мысли только следствие разложения. Ты можешь прожить тысячи лет и всё равно не потерять способность видеть красоту цветов или чувствовать опьяняющий душу предгрозовой ветер в жару. Ведь в этом главный замысел.
- Чей замысел?
- Да чей бы он ни был.
- Но что-то я не видел, чтобы ты активно радовался всему, что видел. И знаешь, образ человека, который восторгается каждой почкой на дереве или каждой ромашкой в поле, меня как-то пугает.
- Ну почему ты не хочешь понимать? Радость первого открытия – это одно. И если она затягивается надолго, то, соглашусь, выглядит это очень нездорово. Такие могут сгореть очень быстро и навсегда. Проведу аналогию: первые впечатления – они самые сильные, как яркая вспышка. После этой вспышки пламя становится тише и спокойней, и при желании ты можешь из него развести костёр. Но оно потухнет, если забыть о нём. Представь себе много горящих свечек, каждая из которых символизирует что-то, что когда-то приносило тебе тепло. Так вот, когда ты перестаёшь чувствовать тепло от источника, то эта свечка гаснет. Если погаснут все свечки, то погаснешь и ты. Правда такого практически не случается: даже у самого запущенного человека где-то далеко внутри горит очень тусклый огонёк. Их впоследствии отправляют ещё ниже, где сохранить в себе пламя сложнее. Поверь мне, это очень страшные места, и шансов подняться оттуда ещё меньше. Из обычных людей оттуда практически никто не возвращается самостоятельно.
- Что значит самостоятельно?
¬- Без чужой помощи. Это очень жестокий мир, и уровень технологического развития там гораздо выше. Общественной морали как таковой нет, нет даже того минимума человеческого взаимоуважения, как здесь. По сравнению с тем местом, люди в этом мире – само воплощение гуманизма и доброты.
- А иногда, значит, кому-то помогают?
- Это очень трудно и опасно. Если сущность несёт в себе что-то ценное, её могут попробовать вытянуть вверх. Но спускаться туда отваживаются только сильные. Слабых этот мир задушит также как и остальных его обитателей. Там практически не видно неба из-за высоких зданий, воздух пропитан ядовитыми выхлопами, множество новых, извращённых болезней, без лекарств долго не протянешь. В душах людей грязь, страх, озлобленность, жестокость.
Возникла пауза, молчание. Ночной откупорил вторую бутылку, протянул её мне. Я медленно взял её в руки, подержал, потом наклонил и вылил всё содержимое в слив для дождевой воды: вот одиноко падают последние капли с горлышка из тёмного стекла. Ленивым жестом отбросил в сторону пустую тару.
- Не хочу больше пить. Не вижу смысла. Как гоняться за миражами в пустыне.
- Каждому своё. С этим делом нужно быть осторожнее. А иногда наоборот лучше отбросить все тормоза.
Солнце уже стало скрываться за горизонтом. Сколько прошло времени? Немного относительно вечности. Но может это и была вечность? Сколько минут, часов, дней, месяцев или лет нужно человеку, чтобы насытиться жизнью? А хватит ли? И вечность отсчитывается не в тысячелетиях. То, что простояло тысячу лет, да хоть десять тысяч, всё равно рано или поздно разрушится. Всё замыкается в круг, спираль времени, где-то на грани бесконечно большие единицы петлёй переходят в бесконечно малые. То, что не под силу ухватить человеческому сознанию. Простому сознанию, запертому в рамках жизни, может даже больно об этом думать, рассуждать в этом направлении. Одно мгновение – вечность? Просто нас не учили его видеть в этой ипостаси. Просидеть одну минуту или пятьдесят лет в одной позе. Стирать рамки времени. Мы живём во времени, а можно ли жить вне его? Что такое время? Цикл, за который день сменяется ночью, а год – годом, вдох сменяется выдохом, сокращаются сердечные мышцы. Цикл, поделённый на отрезки. Мы его сами себе придумали, эти всего лишь условные обозначения. Они задают ритм сознанию, подгоняют его. А как остановить эту музыку? Кто-нибудь вообще задумывался об этом? Всё это сидит настолько глубоко, что без ощущения себя во времени, без ощущения времени в себе существование обычного человека просто немыслимо, время неизменно - это заложено на уровне аксиом, но никто не думал, что аксиома эта ложная в корне?
- Так сколько дней тебе нужно, чтобы насытиться жизнью? – Ночной словно прочитал вопрос у меня в голове и повторил его вслух. Впрочем, не дав ответить, продолжил. – Решаешь не ты, да? А что если просто забыть о том, к чему тебя обязывает возраст? Что ты должен делать в двадцать лет, потом в тридцать, пятьдесят, семьдесят.
Он сделал глубокий вдох, словно пробуя на вкус вечерний воздух. - Смешно подумать, возраст считается по количеству кругов, сделанных планетой вокруг солнца с момента твоего рождения. Знаешь, некоторые просто забывают умирать, забывают стареть.
- Так в чём же смысл? К чему ты всё это говоришь? – спросил я его, не совсем понимая, к чему он клонит.
- Сначала перестань измерять время по тем стандартным отрезкам, что тебе вбивали с самого рождения. Тогда увидишь, многое увидишь по-новому. Разобрать, почистить и собрать обратно восемьдесят автоматов АК-74 за ночь, или же надолго растягивать какие-то отдельные мгновения. Дальше – больше. Возможность есть у каждого, не каждый обращает внимание, не пытается разобраться, почему так происходит, не хочет искать. Тебе ведь знакомо чувство влюблённости, эдакой невесомости, оп, вот он ключик! И вот время уже течёт иначе, если присмотреться, ну копни чуть глубже, подумай, почему, как это происходит, загляни поглубже в себя! – Говорил он уже довольно импульсивно. - Нет, большинство проходит мимо и даже не смотрит, объясняя всё очень просто, или вообще не объясняя! А ведь жизнь даёт подсказки, они прямо под носом. Но всё! Тупик. Ты полностью погружаешься в это чувство, черпая из него только поверхностные эмоции, зачастую схожие с теми, кои ощущаешь перед тем, как съесть вкусный десерт. А ведь истина так близко… Дурманящие вещества, выделяемые в кровь и опьяняющие мозг, простая химическая реакция? Я даже такое объяснение слышал. Отчасти оно верно, но оно объясняет лишь природу волн от брошенного в воду камня, но природа этого камня не раскрывается полностью, лишь одна из его граней, и ту не хотят видеть. Даже самое красивое и необыкновенное чудо можно объяснить с точки зрения физических законов, но эти законы всё равно не раскрывают всю его суть, лишь материальную ипостась. Но есть другие грани, которые не измерить линейкой и не рассмотреть в микроскоп. – Последние слова были произнесены Ночным уже почти шёпотом. – Задумайся как-нибудь, какая может быть связь между чувствами, временем и красотой на грани необыкновенности в нашей жизни. Попробуй уравнять эти переменные. – Продолжил он своим обычным голосом.
Возникла пауза. Я не сообразил, что можно с ходу ответить на всё это, а Ночной снова ушёл куда-то в небо.
- Не хочу ронять лишние слова по поводу того, в чём сам не разбираюсь. Зачастую мне кажется, что в основе всех моих чувств и эмоций, какими бы сильными они ни были, лежит пустота, как ни странно. Грустно и тяжело на это смотреть, поэтому я стараюсь не лезть в те степи. – Ответил я.
- Пустота лежит в основе всего. Но ты разучился видеть себя в этой пустоте. Это плохо, но с другой стороны хорошо, что ты это осознаёшь. Если в твоём сознании будет меньше механических мыслей, то обретёшь ясность. Останови поток бесполезных мыслей, образов в голове, заставь сознание замолчать. Сперва будет трудно, и с наскока что-то изменить не получится, но если поставишь цель, то обязательно добьёшься её.
- Когда-то давно у меня получалось делать то, что ты имеешь ввиду. Помню, как на целых десять минут успокоил разум. Первую минуту трудно, а потом легче. Помню, как изменился окружающий мир.
- Изменился лишь ты. – Перебил меня Ночной.
- Не помню причины, но оставил я это дело. Помню лишь ощущение хрупкости мира, как большой скорлупы, и кажется, именно этой хрупкости я и испугался. Того, что за этой скорлупой. – Закончил я.
- Постарайся вернуться. И ещё: помни про природу времени, и не привязывай себя к нему. Поначалу тебе будет трудно. Но после того как будешь видеть жизнь и время не в часах и неделях, а дни проживать не в стрелках циферблата, тебе откроется новая дверь, дверь за кулисы. А там ты увидишь ответы на многие свои вопросы. Вопрос о том, почему не скучно жить в вечности отпадёт сам собой. А пока ещё твоё сознание не готово для этого.
Слушай нас тогда посторонний человек, запросто принял бы за двух наркоманов: все эти фразы Ночного про расширение сознания без знания контекста явно приняли бы нездоровый оттенок.
- И всё-таки не понимаю, что же изменится, если я просто уберу лишнюю переменную – временные отрезки? – Спросил я его. - Нет, я понимаю, что будут сплошные опоздания из-за отсутствия контроля над собой, и в результате этого появятся только осложнения по жизни, а в чём будет выражаться польза? От того, что ты просто забудешь про часы, двигаться быстрее не начнёшь.
- Поначалу всё останется, как было, будет даже сложнее. Но пусть тебя не пугают возможные осложнения. Есть много альтернатив наручным часам, просто их нужно уметь видеть. В разное время суток даже воздух пахнет иначе, солнце и тени тоже не стоят на месте, у людей разные лица – в общем, атмосфера сильно меняется, но вы её почти не замечаете, в основном на уровне насыщенности освещения, а также толкотни в общественном транспорте. Тебе никогда не казалось в начале апреля, к примеру, что на дворе ноябрь? А в мае – что сейчас конец августа? А шесть часов утра в понедельник никогда не были похожи на одиннадцать вечера в четверг? Наверняка были подобные ощущения, но ты им не придавал значения. А стоило бы. Это основы в управлении временем и перемещении в нём. Со своим календарём и часами ты похож на автомобилиста в потоке машин на какой-нибудь автостраде. И вот ты катаешься по кругу, останавливаешься лишь для дозаправки и продолжаешь ехать дальше. Ты пугаешься мысли просто оставить автомобиль на обочине и уйти с дороги в бескрайнее чистое поле. Тебе трудно остановиться в потоке потому, что единственная возможная форма жизни в твоём представлении – это двигаться по магистралям к какой-нибудь призрачной цели, а зачастую и не видя оной, лишь в надежде, что где-нибудь впереди эта цель обязательно нарисуется. Аналогия понятна? – спросил он.
- Более чем. – Ответил я. – Вот только трудно взять и отказаться от всего сразу, бросая всё и совершенно не представляя того, что получишь взамен, это ведь как шаг в пропасть, сделанный лишь на слепой вере в чудо.
- Нет ничего прекраснее того, чем шагать в пропасть. – Сказал Ночной. – Смотри и думай.
После чего он вдруг встал, сделал шаг к бортику крыши, легко забрался на него и прыгнул вперёд. Падая вниз, он на миг скрылся из моего вида. Но буквально в следующее мгновение огромная птица, с переливающимися на крыльях оттенками вечернего неба, делавшими её слабо различимой, воспарила оттуда, куда бросился Ночной. Парой взмахов мощными, огромными крыльями она набрала высоту и плавно полетела вслед за заходящим солнцем, последние лучи которого ещё отражались на облаках. Не отрывая глаз следил я за удаляющейся слабо различимой точкой в небе. Очень скоро она словно растворилась, лишь яркие рыжие всполохи на перьях выдавали её в густой синеве небес. То были отблески солнца, уже скрывшегося от меня за линией горизонта, но продолжающего светить для тех, кто смог подняться ещё выше, кто смог оторваться от земной плоти. Привилегия крылатых: они последними провожают закат. Они могут с ним даже не прощаться. Сколько мне нужно времени для того, чтобы насытиться жизнью? Один миг, чтобы вдохнуть полной грудью и по-настоящему открыть глаза. Готовый каждый миг искренне отречься от всего, ты обретаешь весь мир. Один миг, и я захотел последовать примеру Ночного практически со стопроцентной уверенностью. Я словно знал, что у меня также вырастут крылья, откроется эта спасительная дверца в другое измерение, где тебя пронизывает всепоглощающая лёгкость и безмятежность, где не нужно никуда спешить, где свобода раскидывается во все стороны и обнимает тебя, так нежно и ласково, успокаивает, но влечёт за собой вдаль. И эта радость открытия, радость полёта, бесконечность красоты, удивления и восхищения миром. Всё такое новое, бесконечное и просторное. Мне представился полёт над бушующим морем облаков, и то, как высокие скалы, словно рифы, пронзают тучи своими острыми шпилями, тысячелетиями обтачиваемыми ветрами в причудливые фигуры. И всё заливает светом, бесконечное количество оттенков белого, свет, он такой разный, на облаках, на скалах, свет в воздухе, он словно осязаемый…
Проклятое время. Мне не место там. Я слишком тяжёлый для неба. Тяжестью своих мыслей я разобьюсь о скалы обыденности. Просто одна маленькая, подлая прокравшаяся мысль юркнула в голове.
- А ведь уже темнеет, завтра рано вставать, нужно ещё успеть поужинать и вымыть голову. Завтра опять не высплюсь и весь день будет разбитым. – Подумал я. Падать больно. Ощутил себя на краю крыши. Звон бутылок где-то во дворах. Грязные улицы, грязные крыши, грязные люди, а я не чище. Небо не для таких, люди его не заслуживают. Шаг назад. Прогнанные мысли слабым эхом откликнулись где-то на задворках сознания. – Эх, здорово всё это. – С грустью подумал я. Но в голове уже неумолимо о себе напоминал циферблат часов, эти капающие минуты, словно пинками гнали меня обратно на землю, не давая взлететь. Они отчаянно требовали заполнить себя чем-нибудь более полезным, чем просто бесцельное стояние на крыше, напоминали о завтрашнем дне, таком же, как и сегодняшний, о несделанных делах. Очень скоро этот звон наполнил всё сознание и стал просто невыносимым так, что я ему уступил. Стал спускаться вниз, прокладывая в уме маршрут между разными магазинами, чтобы купить хлеба на обратном пути и ещё чего-нибудь по мелочи.
Не заметил как уже был дома. В голове было пусто. Всё происходившее опять казалось какой-то сказкой. Он прилетел вместе с закатом, а с последними лучами отправился дальше в путь. Не хотелось ни о чём думать, но скучная реальность навязывала свои мысли, она словно чувствовала, как теряет одного из своих рабов и всеми силами пыталась притянуть его обратно. Не обращать внимания, как говорил Ночной? Не так-то просто. Орущий телевизор, запах чего-то жарящегося на кухне, какие-то глупые и ненужные вопросы мне, заставляющие меня отвечать на них, словно напоминание, злая ирония: мне никуда отсюда не деться. Лёг спать без многолетней традиции смотреть в монитор по вечерам, уснул быстро. Мне снились красивые сны. Мы валялись на траве, ты улыбалась, и от твоей улыбки было очень тепло и светло. А ещё ты говорила, что как же это здорово, что я тебя нашёл.